*Yan*
В одном обласканном солнцем, пропитанном морской солью и легким ветром, городе живет стая. Компактная такая, в десять макушек, вылезающих время от времени из берлог. И пару раз в год выбирается стая на шабаши под лунные ночи.
Вышли мы ранним утром, ехали долго и со вкусом, развалившись на вещах, коленях, да и просто на полу. Главной задачей было уместиться как-можно кучнее и создать ворох шороха и гама, чтобы настроение было боевое. Вывалились комом на придорожный огрызок. Горячий асфальт жег кеды, рюкзаки и пакеты тянули к нему, но мы уперто ползли к нашему каменному логову.
И вот уже кровати сдвинуты, рюкзаки развалены на их скрипучих спинах, окна распахнуты и занавешены, а измаянные жарой звери развалились на полу в окружении чашек, бутылок и тарелок, в ожидании, пока их почешут.
День катился лениво, стая ползала, натыкалась на углы, сдирала колени, ревела и бодалась, уничтожила часть провианта, разнесла свой дух с летящим печеньем, яркими маркерами и пыльными пледами по всему логову. День пах пылью, жарой и холодным чаем. Мы учились охотиться в темноте, прислушиваясь к томному дыханию и легкому шелесту бус, мы учились вычислять нервозность в хохочущих и грустящих лицах, мы учились летать без крыльев и жить секундой.
А ночью были поиски веток, почти вслепую. Нас сопровождала гибкая черная тень, замирающая в свете фонаря. Дым душил горло, слезил глаза . Хоть стая и разбегалась по углам, но мысли запутались и сплелись на одном - на темной бархатной лапе неба, засоренной звездной пылью. Мы смотрели, щурясь и улыбаясь, считая падающие звезды, не загадывая желаний, угадывая созвездия и говоря о вечности, смерти и китах.
Мы пожирали прямо с углей горелый хлеб и сырые сосиски, дымящуюся картошку, и в тот момент ничего, кроме сказок, сплетенных из чужой жизни, снов и мыслей, не требовалось. А сказки были вдохновляющие, тянущие к небу и сырой почве, пропитанной свежей травой. Они оставляли теплые следы в сердце и нежный голос в памяти. И казалось до одури глупо стеснение, ведь мы - одна стая.
Море в эту ночь было ласковым и завораживающим. Я не могу так красочно это описать, потому, что остался на берегу, испугавшись сильного ветра. Звездное небо уже не загораживали ни ветки, ни крыша нашей берлоги. Оно было бесконечно и безумно близко, а над головой висела стая, уже настолько близкая, что без касаний, без близости чужих плеч было уже не обойтись. В волнах танцевал свет звездной пыли, мы грели как могли наших рыб.
А потом было утро, бетон еще оставался холодным, но солнце начинало греть макушки. Горячий кофе был как-раз кстати. Мы старались вспомнить в подробностях остывающий день, говорили о дремлющих клубках и затекших конечностях взахлеб и со смехом, хоть голоса и казались абсолютно пустыми. Мы заметали следы и будили друзей со скрипом. Мы слушали тихую гитару и подпевали, как могли. Мы любили Мир вокруг, мы ели мороженное. Я хочу, чтобы об этом помнили все.
Вышли мы ранним утром, ехали долго и со вкусом, развалившись на вещах, коленях, да и просто на полу. Главной задачей было уместиться как-можно кучнее и создать ворох шороха и гама, чтобы настроение было боевое. Вывалились комом на придорожный огрызок. Горячий асфальт жег кеды, рюкзаки и пакеты тянули к нему, но мы уперто ползли к нашему каменному логову.
И вот уже кровати сдвинуты, рюкзаки развалены на их скрипучих спинах, окна распахнуты и занавешены, а измаянные жарой звери развалились на полу в окружении чашек, бутылок и тарелок, в ожидании, пока их почешут.
День катился лениво, стая ползала, натыкалась на углы, сдирала колени, ревела и бодалась, уничтожила часть провианта, разнесла свой дух с летящим печеньем, яркими маркерами и пыльными пледами по всему логову. День пах пылью, жарой и холодным чаем. Мы учились охотиться в темноте, прислушиваясь к томному дыханию и легкому шелесту бус, мы учились вычислять нервозность в хохочущих и грустящих лицах, мы учились летать без крыльев и жить секундой.
А ночью были поиски веток, почти вслепую. Нас сопровождала гибкая черная тень, замирающая в свете фонаря. Дым душил горло, слезил глаза . Хоть стая и разбегалась по углам, но мысли запутались и сплелись на одном - на темной бархатной лапе неба, засоренной звездной пылью. Мы смотрели, щурясь и улыбаясь, считая падающие звезды, не загадывая желаний, угадывая созвездия и говоря о вечности, смерти и китах.
Мы пожирали прямо с углей горелый хлеб и сырые сосиски, дымящуюся картошку, и в тот момент ничего, кроме сказок, сплетенных из чужой жизни, снов и мыслей, не требовалось. А сказки были вдохновляющие, тянущие к небу и сырой почве, пропитанной свежей травой. Они оставляли теплые следы в сердце и нежный голос в памяти. И казалось до одури глупо стеснение, ведь мы - одна стая.
Море в эту ночь было ласковым и завораживающим. Я не могу так красочно это описать, потому, что остался на берегу, испугавшись сильного ветра. Звездное небо уже не загораживали ни ветки, ни крыша нашей берлоги. Оно было бесконечно и безумно близко, а над головой висела стая, уже настолько близкая, что без касаний, без близости чужих плеч было уже не обойтись. В волнах танцевал свет звездной пыли, мы грели как могли наших рыб.
А потом было утро, бетон еще оставался холодным, но солнце начинало греть макушки. Горячий кофе был как-раз кстати. Мы старались вспомнить в подробностях остывающий день, говорили о дремлющих клубках и затекших конечностях взахлеб и со смехом, хоть голоса и казались абсолютно пустыми. Мы заметали следы и будили друзей со скрипом. Мы слушали тихую гитару и подпевали, как могли. Мы любили Мир вокруг, мы ели мороженное. Я хочу, чтобы об этом помнили все.